[catbantik]

Название: Лжец и предатель
Автор: WTF Fantasy 2018
Бета: Санди
Размер: мини, 1439 слов
Канон:The Elder Scrolls V: Sryrim
Пейринг/Персонажи: Довакин, Партурнакс, Арнгейр
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть персонажа
Краткое содержание: "Алдуин, Пожиратель Мира пал, но его достойный преемник здесь, стоит предо мной!"
Примечание: текст соответствует квесту "Партурнакс"

— Лок Ва Кор!

Негромко произнесенный на драконьем языке Крик, будто обретя материальную форму, разогнал вьюгу, вечно бушующую вокруг Глотки Мира. Казалось, впервые за многие годы над высочайшей горой Скайрима сверкнуло солнце.

Довакин, кутаясь в шкуру саблезуба, с трудом шел сквозь наметенные временем сугробы. Но что ему стужа и буран! Пока кровь в твоих жилах молода и горяча, а сердце открыто всякой великой цели, не важно, какие преграды встанут перед тобой: ты не остановишься, пока не преодолеешь их.

Довакин пришел в этот мир, чтобы спасти его, уничтожив драконов. Он знал это так же точно, как и то, сколько пальцев на его руке. Не было во всем белом свете более ясной для его ума истины, нежели та, которую открыли ему Седобородые. И убийство Алдуина — лишь один из шагов на пути к конечной цели.

Сейчас Довакин шел, чтобы убить последнего, кто смог бы воплотить несбыточные планы Пожирателя Мира в жизнь.

Предателя, которому, по большому счету, все равно, кого предавать.

Краснобая и лжеца, который, видя свое бессилие перед братом, обучил смертных использовать силу Ту’ума и использовал талант Драконорожденного, чтобы устранить помеху на пути к власти.

Партурнакса.

Огромный дракон дремал на большом камне, в котором была высечена Стена Силы. Несмотря на спокойный и даже дружелюбный нрав, Партурнакс казался самим воплощением грозного, мрачного величия. Чешуя старого ящера отливала малахитом на солнце, благодаря Крику вновь поднявшемся над Глоткой мира.

— Партурнакс, — негромко окликнул Довакин брата Первенца Акатоша: по старой привычке он старался говорить тихо. Иногда ему казалось, что слова, сказанные громко, сами собой превратятся в Ту’ум, — хотя это было полной бессмыслицей.

Дракон приоткрыл пронзительные желтые глаза и пристально посмотрел на дерзнувшего нарушить покой главы Седобородых. Мало кто мог выдержать его взгляд, и Довакин невольно отвел глаза.

— О, Довакин, ты пришел навестить старого дова? — с неисчерпаемым радушием поинтересовался Партурнакс.

— Да… то есть, не совсем. — Довакин немного помялся, пытаясь выдавить доброжелательную улыбку, но получался лишь фальшивый оскал. То, что он должен был сейчас сказать, стало комом в горле радетеля справедливости и мира, и крамольные мысли зароились в его голове. Тряхнув темными кудрями, чтобы избавиться от них, и при этом едва не уронив шапку, Довакин собрался с силами и выпалил: — Я пришел, чтобы убить тебя, Партурнакс.

Партурнакс издал гортанный хриплый звук, который можно было бы принять за смех, и проговорил все так же благосклонно:

— Убить меня? О, йорре… какие же вы смешные, смертные. Вы собираете огромные лаву… армии, устраиваете кровопролитные кайн… войны, и все ради мира. О, йорре, йорре! — он расстроенно покачал головой. — Но… скажи мне, Довакин, зачем тебе убивать старого дова? Ты не доверяешь мне? Разумная предосторожность. Ов… доверие… так трудно завоевать, но легко сломать. Или, может быть, леин савик… кросис… спаситель мира не чувствует себя победителем?

— Нет! — прервал его печальные размышления Довакин. — Я здесь по приказу Клинков. Партурнакс, ты — лживый предатель, и придет время, когда ты займешь место Алдуина. Не бывать этому! Я разорву этот порочный круг!

— Это Клинки тебе сказали? — саркастически осведомился Партурнакс и повторил: — Разумная предосторожность, разумная. Однако же я провел годы, медитируя и подавляя узнагар… необузданную натуру истинного дова… Натуру, жаждущую сулейк, могущества, могущества и власти, и мне удалось совладать со своей дикой сущностью. Лишь покоем и познанием себя можно добиться гармонии. Я знаю, что мне можно доверять, но Клинки этого не знают.

— Ты лжешь! — не переходя на крик, припечатал Довакин, и это было сродни звонкой оплеухе для дракона. — Ныне, когда твой брат мертв, ты считаешь себя повелителем мира? Нет, не бывать этому! Я — Довакин, и это мой мир.

— О Довакин, сейчас ты говоришь совсем как дов, — сказал Партурнакс с тоской. — Обуздай свой нрав…

— Прекрати увещевать меня, все равно ничего не выйдет. Я не отступлюсь от намеченного пути.

— Твой путь залит сош — кровью. Но если же ты принял окончательное решение… Я не хочу причинить тебе вред, Довакин, однако, когда ты нападешь, я не смогу сдерживать себя.

— Джор За Фруль!

Драконобой, низвергнутый Довакином на Партурнакса, ослабил и приковал старого ящера к камню, на котором он сидел. Партурнакс зарычал, перемежая рык с выкриками на драконьем языке и призывами Драконорожденного одуматься, однако тот его не слушал. Выхватив эбонитовый меч из ножен и вдыхая воздух для следующего Крика, Довакин бегом направился к главе Седобородых. Сейчас в нем не было ничего от великого героя, готового пожертвовать собой ради всего мира, — только ярость, жажда крови и власти.

Партурнакс выдохнул огонь на стремительно приближающегося Довакина и, почувствовав, что связывающие его путы ослабевают, приготовился взлететь. В следующий же миг Драконобой всей своей мощью вновь обрушился на него, заставив сползти с камня. Но после прогремел уже крик боли: огонь Партурнакса опалил Довакину лицо, оставив ожог.

В этот момент небо заволокло тучами, и началась метель.

Старый ящер приготовился вновь атаковать зарвавшегося героя и сжечь его заживо, однако тот оказался быстрее: будто забыв о боли, Довакин с неистовым рычанием бросился на дракона и запрыгнул ему на шею. Партурнакс в попытках сбросить его мотал головой, дергался всем телом и хлопал крыльями, но тщетно! — Довакин намертво вцепился в малахитовую чешую и не думал отпускать ее. Нащупав зазор между чешуйками, он всадил туда меч по самую рукоять.

— Ты предал меня... Довакин!

Партурнакс взвыл от боли и завалился набок. Через секунду его туша безвольно упала на заснеженную землю, а желтые глаза затянулись мутной поволокой. Довакин спрыгнул с него прежде, чем мертвый ящер придавил его, и встал рядом с трупом, отдыхиваясь. Он, не глядя, засунул руку в прикрепленную к поясу сумку, но искомые фиалы были разбиты. Вылившиеся из них зелья смешались, образовав весьма странное вещество, и Довакин счел за лучшее просто выбросить их рядом с трупом.

Меж тем золотистая переливающаяся энергия медленно покидала старого дова и переходила к победителю.

Можно ли описать то чувство блаженства и неисчерпаемой власти, когда душа дракона течет по твоим жилам и проникает в твою кровь?! Ту эйфорию, счастье и безнаказанность, которую чувствует Драконорожденный, поглощая душу бессмертных дова! В этот миг Довакин полностью отрешился от мира смертных, наслаждаясь обретенным могуществом. Он Кричал, и в его Крике были голоса тысяч драконов, он смеялся, и его смех сотрясал горы. Он бежал, и сейчас никто не смог бы его обогнать…

Так чувствовал себя Довакин.

Но, увы, как за летом идет осень, так и за силой следует слабость. Едва волоча за собой в ножнах ставший вдруг несоизмеримо тяжелым меч, герой Скайрима медленно спускался к Высокому Хроттгару. Теперь уже сугробы и болезненно бьющие в обожженное лицо хлопья снега стали для него большим препятствием, чем высочайшие горы. Странное ощущение оставил ему бой с Партурнаксом…

Довакин остановился во внутреннем дворе монастыря Седобородых. Там стоял Арнгейр, скрестив руки на груди, и о чем-то сосредоточенно размышлял.

— Арнгейр? — тихо сказал Довакин, поравнявшись с ним.

— Два дова бились в неравной схватке, — медленно проговорил монах, не сводя с Довакина взгляда, — их Ту’умы молниями разрезали небо и громыхали над миром. Теперь один их них пал.

— Я… я сразился с Партурнаксом.

— И ты убил его? — охнул Арнгейр с испугом и гневно сжал кулаки: — Довакин! Как мог ты поднять руку на столь мирное и безобидное существо, великое в своей мудрости?!

— Он был предателем, — едва слышно прошептал Драконорожденный.

— Предателем?! Благодаря ему был спасен мир, а ты зовешь его предателем! Это все Клинки, проклятые акавирцы, пусть Обливион заберет их проклятый орден!

Внезапно чувство, испытываемое при поглощении драконьей души, снова овладело Довакином.

— Я — Довакин, — рыкнул он, — и мне решать, казнить или миловать!

Звонкое эхо пронеслось над Высоким Хроттгаром. Впервые Довакин повысил голос на кого бы то ни было, но он уже не чувствовал в себе силы: о нет, замешательство, мгновенный стыд и осознание собственной оплошности охватили его.

— Арнгейр, я…

Арнгейр поднял на него глаза, и белое лицо монаха стало еще бледнее. Он облизнул старческие синеватые губы и медленно сказал:

— Кровь дракона сильна в тебе, Довакин. Ты становишься все более и более могущественным. Алдуин, Пожиратель Мира пал, но его достойный преемник здесь, стоит предо мной! Ты принесешь миру больше горестей, чем Первенец Акатоша, помяни мое слово. А теперь уходи! Мы — мирные люди, а ты — нет.

— Арнгейр, пойми, я…

— Убирайся и больше никогда не приходи сюда! Это место не для бессердечных убийц.

На ватных ногах герой Скайрима спустился с Высокого Хроттгара. С каждым шагом раскаянье, охватившее его, возрастало, а с ним же разгоралась и ненависть к себе. «Как мог я так поступить с Партурнаксом? Зачем я убил его? О Кинарет, что же я наделал!» — думал Довакин, глотая струящиеся по лицу слезы, и доводы Клинков, которым ранее он безоговорочно верил, становились теперь надуманными и бессмысленными.

«История этого дракона — переплетение судеб, узел, — говорила Дельфина сурово, — и его надо разрубить. Раз и навсегда. Так сделай же это, Довакин!»

Он сделал это.

— Клянусь, — свистящим шепотом сказал Довакин в пространство, — клянусь, больше ни один дова не падет от моей руки!