№3. Ассасины не плачут

[catbantik]

Можно читать какоридж. Проверено на бабушке.
Название: Ассасины не плачут
Цикл: Ассасины с Большой Арнаутской
Канон: The Elder Scrolls V: Skyrim
Автор: WTF Kotiki 2018
Бета: Сандичка
Размер: мини, около 3200 слов
Пейринг/Персонажи: каджит из Темного Братства, данмерка, эпизодически - Астрид, Габриэла, Джонна
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, AU
Рейтинг: PG-13
Задание: "Десятка Жезлов"
Предупреждения/примечание: смерть второстепенного персонажа; продолжение командного фанфика "Скумовые магнаты"
Краткое содержание: порой нам приходится делать очень непростой выбор


В небольшом, вытесанном из камня помещении было прохладно и неуютно. Бенечка остановился возле стола, на котором лежали несколько книг и карта Скайрима, пронзенная ржавым кинжалом, и отстегнул скрепляющую плащ фибулу.
— Добрый вечер, брат, — блекло улыбнулась Габриэла, появившись в пустом проеме. – Как прошел заказ?
— Пусть Ситис поцелует каджита в хвост, — хмуро отозвался Бенечка, бросив мокрую ткань на каменный стул, – если плохо.
— Осторожнее, брат. Нам не дано предугадать, чем наше слово обернется. – Габриэла прищурилась. – Астрид тебя ждет.
— Шо, ей так понравилась скума двойной перегонки мамаши Двойры?
— М-м… полагаю, да, но она хочет поговорить с тобой не об этом. Это должно быть нечто очень важное. Астрид в комнате, которую мы готовим для гроба Матери Ночи.
Конечно, это так в духе Астрид – приглашать на рандеву, даже не дав поесть и отдохнуть с дороги. Бенечка коротко кивнул, забрал свой плащ и прошел мимо Габриэлы в глубь убежища. Он чувствовал спиной, как данмерка обернулась и проводила его пристальным взглядом.
Приготовленная для святыни Темного Братства комната мало чем отличалась от остальных, разве что чистотой. Вдоль стен так же стояли несколько деревянных лавочек, а в углу располагался небольшой столик. Импровизированный пьедестал для гроба был украшен черными свечками, веточками паслена и знаменами с символом Братства – Черной Рукой.
Астрид стояла возле пьедестала, повернувшись к двери спиной, но обернулась, когда Бенечка вошел. Бенечка раньше не видел ее такой – уставшей, осунувшейся, в некоторой степени подавленной, но оттого не менее решительной и жесткой.
— Шо каджит хочет сказать, — сардонически начал Бенечка, окинув комнату взглядом. – Это таки шикарно, Астрид. Каджит вам не скажет за всю Одессу, вся Одесса очень велика, но и Молдаванка, и Пересыпь сбегутся посмотреть, шо это за кошерный ремонт! Темное Братство должно начать водить экскурсии. Весь Скайрим таки отдаст свои последние сбережения, шоб посмотреть, за-ради чего Братство дерет такие цены – за-ради ремонта! Астрид за это хотела сказать каджиту пару слов?
В общении с Астрид он старался не допускать откровенной грубости, но раздражения скрыть не пытался.
— Во имя Ситиса, брат, — расплылась в змеиной ухмылке Астрид, — как приятно слышать, что мои старания не прошли даром. Но на самом деле я хотела поговорить совсем о другом.
Поняв, что сарказм разозлит Астрид еще сильнее, Бенечка промолчал. Он закрыл за собой дверь и чуть склонил голову набок, показывая готовность слушать. Возможно, его молчание помогло главе Темного Братства снова почувствовать себя хозяйкой положения, поэтому она со вздохом продолжила:
— Думаю, тебе не нужно объяснять, что Темное Братство в упадке, брат. Смерть последнего Слышащего, война Империи с Альдмерским Доминионом, разрушение гробницы Матери Ночи – все это весьма подорвало наше благосостояние, и последствия ты можешь видеть здесь и сейчас. Тем не менее, мы живы, и мы будем бороться до последнего, чтобы вернуть наше былое величие.
— Астрид шо-то задумала, верно?
— Верно, — кивнула Астрид. – Вспомни Визару и орден Темных Ящеров. С рождения тех, кто был осенен знаком Тени, передавали в орден, воспитывали как убийц и по достижении совершеннолетия принимали в Братство. Большинство Темных Ящеров также состояли на службе у короля Чернотопья. Однако сейчас, к сожалению, учебные базы разрушены, и ордена уже не существует. Наш брат — последний выживший.
— Ой-вэй! Астрид хочет восстановить школу для юных убивцев? – поинтересовался Бенечка. – В Скайриме?
— Нет, конечно, как ты это себе представляешь, — хмыкнула Астрид. – Для этого нужны средства, которых у Братства сейчас нет. Но мы бы могли брать более, э-э, юных рекрутов и, скажем так, обучать их на практике. У меня уже есть кое-кто на примете.
Бенечка посмотрел на начальницу и все понял.
— Астрид, — проникновенно сказал он, — каджит таки понимает, шо полет гения не остановить, его, гения, крылья размером с самого Ситиса, а клюв почти как у дятла, каджит все понимает. Пусть Астрид только объяснит, почему он?

***

Вечерело. С веток высоких деревьев падали крупные холодные капли. Мягкий осенний туман – неотъемлемый атрибут хьялмаркских болот и лугов – придавал предметам таинственные и жутковатые очертания. Темно-серая пегая лошадь вышагивала по старой, вымощенной булыжником дороге. На ее спине мирно дремал, запахнув поплотнее свой плащ, черный каджит, полностью доверившись животному. Ни дать ни взять – неосторожный путешественник, уставший от долгой, утомительной езды.
Чуть позади, в двух метрах от них из тумана время от времени выныривал крадущийся силуэт – ну ни дать ни взять хитрый вор, решившийся поживиться легкой добычей.
— Шоб каджит так жил, — приоткрыв глаза, умиротворенно сказал Бенечка, — Тришен топает так, шо двемерский центурион, услышав ее, заплачет и позовет маму, а пыхтит, шо и заядлым скуумоманам не снилось! Пусть она расслабит ноги, осторожно ощупывая землю. Наступает на носок, потом переступает на подушечки, потом на пятку…
— Простите, я постараюсь! – с раздражающим энтузиазмом откликнулась темнота, вернее, Тришен Редвис, и затопала по дороге вдвое громче, чем раньше.
Бенечка шумно вздохнул. За последние пару дней он не меньше сотни раз спросил себя, что эта, с позволения сказать, убийца вообще делает в Темном Братстве. Миниатюрного сложения, нескладная девочка-подросток, только-только взявшая в руки оружие, зато, как большинство данмеров, обладающая неплохим магическим потенциалом. «Тогда почему ее не научит Фестус Крекс?» — спросил Бенечка. «Он сказал, что последний его ученик в Коллегии сгорел из-за того, что задавал кучу вопросов», — ответила Астрид. «Насколько каджит знает женщин, — сказал Бенечка, — и насколько каджит знает данмеров, двум данмерам-женщинам будет о чем поговорить и без старого каджита». «Габриэла моя правая рука, — ответила Астрид, — она не может этим заниматься». «Бабетта? Визара? Назир? Розочка, в конце концов!» — сказал Бенечка. «Назир и Розочка занимаются поступлением контрактов, Визара нужен мне в Убежище, а Бабетту я попросила заняться экспериментами для создания новых ядов», — не моргнув глазом, ответствовала Астрид.
Впрочем, Бенечка уже смирился с неизбежным. В конце концов, его задачей было не обучать девчонку сражаться, красться или взламывать замки, — этому она может научиться и сама, если захочет выжить и заработать хорошие деньги. Ему нужно было научить ее верности Ситису и семье, показав, как это – убивать невинных. Вообще, как это – убивать.
«А если она не сможет, просто убей ее, и дело с концом. Нам не нужны неприятности в будущем».
Так сказала Астрид.
— Смотрите! – радостно пыхтя, крикнула Тришен. – Там, впереди, огни!
— Пусть Тришен перестанет сказать и послушает Бенечку! Ассасин на задании, как говорит его покойная тетка Сима, должен засунуть свой язык… под хвост, — буркнул Бенечка. – Теперь пусть она выпрямится и примет благочестивый вид, шоб весь Скайрим увидел, какая Тришен хорошая девочка.
Тришен перестала изображать жалкую пародию на перемещение крадучись и поравнялась с безымянной лошадью. Бенечка покосился на нее. Его раздражали ее преисполненный энтузиазмом голос, чуть ироничная, слишком взрослая улыбка и задумчивые, мрачно поблескивающие глаза, в которых не было и намека на кровожадность. «Нет, ну шо за издевательство ходячее? Это шо, ассасин Темного Братства или живое напоминание о конце света?» — раздраженно подумал Бенечка.
И как вы прикажете научить ее убивать?
— Морфал уже совсем близко, — шепотом сказала Тришен. – Орк Лурбук, да? – Бенечка кивнул. – А почему его надо убить? Что он сделал?
— Спел самую худшую вариацию на «Поспели вишни в саду у дяди Вани».
Тришен возмущенно посмотрела на него, хотя Бенечка говорил правду – ну, может быть, Лурбук никогда не слышал такой песни, но за то, что он называл искусством, другие предпочитали проламывать черепа…
Нет, конечно же, нет. Очевидно, его заказали по личной причине – не из-за дурацких песенок же? Впрочем, решительного значения это не имело – задачей Бенечки было всего лишь убить его, а не разбираться в хитросплетениях людских и мерских отношений.
В темноте показались очертания лесопилки и жилого дома. Из его окон лился тусклый свет, и мелькали чьи-то силуэты. Двое стражников, заметив приближающихся путников, пошли им навстречу, освещая дорогу факелами.
— Ну вот, — сказал Бенечка, — мы на месте.

***

Таверна «Верески» представляла собой небольшое приземистое здание недалеко от резиденции ярла и, что весьма символично, местного кладбища. Изнутри таверна прямо сочилась обыкновенностью и посредственностью всех скайримских таверн, как будто в северной провинции имелись какие-то стандарты постоялых дворов. Просторный зал, в центре его – очаг, вдоль стен расставлены столы с яствами и длинные лавки, а у противоположной двери стены располагается прилавок, за которым днюет и ночует трактирщица.
Симпатичная редгардка (кажется, Джонна), только заслышав скрип двери, приветственно махнула рукой и крикнула какую-то ерунду, какую всегда говорят трактирщики, желая привлечь постояльцев. Бенечка ответил ей, тоже ерунду, которую обычно говорят уставшие странники, и внимательно осмотрел зал.
В углу на грубо сколоченном подобии кресла восседал такой же грубый огромный орк, зеленый и дурно пахнущий, как и все орки. На его туповатом лице отражались задумчивость и печаль – примитивная печаль существа, для которого всей радости хорошо поесть и подраться. Лурбук перебирал струны старой расстроенной лютни и что-то хрипло напевал, безбожно фальшивя.
Бенечка успел перекусить в дороге, однако все-таки купил еду, потому как голодный и уставший с дороги странник, не покупающий ничего съестного, должен выглядеть подозрительно.
— Ешь. – Бенечка вручил семенившей за ним Тришен миску с похлебкой. Не то чтобы его сильно заботила голодающая девчонка, но без закуски споить тупого орка будет намного легче.
— Э-э? А мы разве не будем его… э-э, ну, знакомиться с ним? – эльфийка указала пальцем в Лурбука.
— Как говорит его покойная тетка Сима, — мудро изрек Бенечка, — знакомиться со шлимазлами на пустой желудок – дурной тон. Так шо Тришен пусть пока пожует, шоб вся Одесса потом не говорила… — он взял несколько бутылок крепкого нордского пойла, незаметно достал из кошелька маленький флакончик и решительно направился к Лурбуку.
...Через двадцать минут оживленной беседы, подкрепленной даровым медом, Бенечка стал для Лурбука в стельку своим. Через тридцать минут и нескольких бутылок орк начал запевать, через сорок – предложил побрататься. Через час Лурбук был уже мертвецки пьян, а Джонна пообещала вышвырнуть забулдыг из таверны.
— Ха-азяйка! – пьяно завопил Бенечка. – П-помоги г-господину… ик! доб… дор... до постели, к-короче.
— Даэдра б вас побрали, пьянчуги, — прошипела Джонна, пытаясь поднять орочью тушу. К ним подбежала почему-то испуганная Тришен и предложила помочь. – Иди, девочка, без тебя справимся!
Бенечка оттолкнул Джонну и сам потащил Лурбука в гостевую комнату. Ее убранство составляли только большая кровать, застеленная несколькими шкурами то ли медведей, то ли саблезубов, сундук и стол. Бенечка уронил Лурбука на кровать и для порядка похлопал его по щекам. Не проснется, даже если сюда вдруг спустятся боги, начнется апокалипсис, и вся земля утонет в лаве.
Из зала слышался громкий голос Джонны, советующий «не трогать этих пропойц и дать им проспаться». Через несколько секунд в комнату робко вошла Тришен и прикрыла за собой дверь. Некоторое время она молча смотрела на Бенечку и принюхивалась, как будто пытаясь понять что-то очень важное, а потом спросила:
— Простите, а он уже мертв или еще не очень?
— Еще не очень, — ответил Бенечка. – Так шо давай. Твой выход.
— Мне, — Тришен зажмурилась, — мне его убить, да? А почему вы это не сделаете?
Бенечка скрестил руки на груди.
— Пожалей старого каджита. Таки если бы он убивал каждого, с кем пил, то ему бы и наливать перестали!
— Н-ну… ладно.
Тришен выставила вперед руку, и в ее ладони разгорелось пламя, готовое сорваться и ударить в цель.
— Ша! – тихо, чтобы его не услышали в зале, возмутился Бенечка. Огонь в ладони данмерки исчез, и она удивленно обернулась на ассасина. – Тришен шо, хочет устроить такой пожар, шо Герострат в тамбуре повесится?!
— Но… у меня нет другого оружия.
Бенечка возвел глаза к небесам и исторг мученический вздох. Хочешь сделать хорошо – сделай все сам!
— На-ка. – Он вытащил из ножен и протянул ей свой кинжал – эбонитовый, с изогнутым и острым, как языки даэдра, лезвием.
— А… к-куда бить-то? – Тришен так и стояла, прижав руки к груди.
— В глаз, — широко ухмыльнулся Бенечка. – Или в шею, сделать дугообразный разрез над кадыком, улыбочку такую. А то шо-то орк мало улыбается. Можно в живот или в печень, но тут, шо называет, навык надобен. Пусть она бьет сильнее. Ударит, сразу же отдаст кинжал каджиту и выходит. Пусть она берет лошадь и идет, каджит догонит.
Тришен кивнула, с великой осторожностью приняла кинжал, обошла кровать и замерла над храпящим телом. Краска отхлынула от ее лица, тонкие губы превратился в одну сплошную линию, только большие красные глаза мерцали в бледном свете свечи. Тришен несколько секунд неотрывно смотрела на Лурбука, потом повернулась и медленно подошла к Бенечке. Эбонитовый кинжал, который она сжимала в руке, нацелился ему прямо в горло.
— Нет, — прошептала Тришен.
Бенечка не двинулся; ни один мускул на его лице не дрогнул. На секунду он встретился с ней взглядом и увидел поднимающуюся в нем бурю эмоций: злость, удивление, разочарование, непонимание и ужас – дикий, всеобъемлющий ужас, поглощающий последние крохи разума, гонящий вперед, подальше от крови, страха, убийств…
Бенечка не знал, что Тришен увидела в его взгляде, но руки ее мелко задрожали. Она медленно опустила кинжал и тихо всхлипнула.
Теперь ее нужно убить. Темному Братству не нужны неприятности.
Бенечка внезапно подумал, что девочке, должно быть, холодно в тонкой матерчатой накидке. Он подобрал свой старый добротный плащ и накинул ей на плечи. Тришен не протестовала – она даже не шевелилась, только низко наклонила голову, пряча струящиеся по лицу слезы, и крепко сжимала кинжал. Шок и паника полностью парализовали ее.
— Пойдем. – Бенечка взял ее за плечо и вывел из таверны, крикнув очередную чушь про свежий воздух и какие-то неотложные дела вездесущей трактирщице.

***

На улице Тришен высвободилась из-под его руки и пошла вперед, не разбирая дороги. Бенечка взял покорную кобылку под уздцы и зашагал вслед за девочкой.
Холодный ветер дул им навстречу, развеяв туман, и на небе появился одинокий Мессер. Мокрая дорога блестела в бездушном свете. Выбоины зияли на ней старыми шрамами, появляющиеся то тут, то там лужицы уже затянулись ледяной коркой, как свежие раны. Деревья качались и поскрипывали, те, что росли возле самой дороги, норовили хлестнуть путников ветками по лицу, как будто бы мстя за то, что сегодняшняя ночь омрачилась убийством.
— Тришен, — позвал Бенечка. Тришен остановилась и обернулась; кажется, она еще не совсем понимала, что происходит. – Залезай на лошадь. – Он помог ей забраться в седло и повел лошадь вперед. Некоторое время они молчали, не решаясь нарушить хрупкую тишину, а потом Бенечка спросил: – Как Тришен попала в Темное Братство?
— Что? – вздрогнула Тришен. Бенечка повторил. – Я… мои родители. Мы приехали в Скайрим из Морровинда и поселились в Виндхельме, в Квартале Серых. Это… это было ужасно. Норды ненавидели нас, бросали камнями, тухлыми овощами, били стекла и выкрикивали неприличные слова по ночам. Мы едва сводили концы с концами, и… мама… она запила. И отец тоже. – Тришен всхлипнула и вытерла глаза рукавом. Ее голос дрожал, и, казалось, в девочке не осталось ничего, кроме боли и безысходности – таких неправильных, чужеродных для ребенка чувств. – Однажды они напились и начали драться. Мама начала обвинять папу в неверности. Тогда папа ударил маму, и она упала… я подбежала, я хотела их разнять, но он попытался ударить и меня... И тогда я его убила. – Ее лицо неожиданно ожесточилось. – Только было уже слишком поздно. А потом пришла Астрид и предложила мне вступить в Темное Братство.
Бенечка молчал, глядя прямо перед собой. Тришен бесцельно повертела в руках кинжал и вдруг спросила:
— А вы? Почему вы стали… ну…
— Убийцей? – Бенечка покосился на нее. – Каджиту было двенадцать, когда он попал в Скайрим. Ему нечего было есть. Негде спать. Нас не пускали в города. Мы – каджит и его сестра – стали воровать, но люди таки очень бережно стерегут свои кошельки, так шо нам пришлось спешно переквалифицироваться в убивцев.
— Знаете, — очень тихо сказала Тришен. – Есть вещи, которые нельзя делать, даже если у тебя есть справедливое оправдание, даже если ты прав. Просто нельзя, и все.
— Каджит не оправдывается.
— Я не только про вас. Просто орк Лурбук… он ведь совершенно безвреден. Он говорил смешные, добрые вещи, я же слышала. Трактирщица говорила, он даже мухи не обидит. Кто может так его ненавидеть? Это же глупость, бессмыслица. Это ошибка. Вы… вы же его не убьете? – Тришен тревожно заглянула Бенечке в лицо. – Не убьете, правда?
Бенечка отвернулся. Он терпеть не мог такие взгляды – слишком много в них надежды.
— Он уже мертв.
— Что?! Но… как… когда…
Бенечка достал из кошеля маленький пустой флакончик, показал ей и спрятал.
— Вы… — потрясенно прошептала Тришен. – Вы отравили его! Но зачем, зачем, зачем?! Он же никому не делал зла! Скажите, зачем все это?! Ненавижу! Ненавижу!!! – она с воплем неумело замахнулась кинжалом и упала с лошади (кобылка и ухом не повела, привычная к крикам, звону оружия и погоням).
Бенечка поймал Тришен, забрал кинжал и поставил на землю, удерживая за руки. Девчонка попыталась вырваться или применить заклятие, но Бенечка нажал на запястья в точке между косточками мизинца и безымянного пальца. Тришен закричала от боли и начала вырываться с удвоенной силой.
— Тришен, — прошипел Бенечка, — угомонись!
Это не возымело должного действия. Тришен толкнула его руками, однако недостаточно сильно, чтобы оторвать от себя. Бенечка крепче стиснул запястья и ударил ее ногой под колени. Тришен потеряла равновесие и на несколько секунд перестала сопротивляться. Бенечка выпустил ее – только для того, чтобы болевым приемом заломить руку.
— Отпусти-ите!
— Успокоилась?
— Да, — Тришен выплюнула это слово с гримасой отвращения, как горькое лекарство. – Да! Успокоилась!
— Она не будет пытаться убить каджита?
— Буду! А-а, не буду!
Бенечка отпустил ее и поднял с земли упавший плащ. Тришен замерла рядом, понимая, что если атакует снова, то, скорее всего, погибнет. Бенечке стало не по себе от той ненависти, которая вспыхнула и погасла в ее взгляде.
Астрид велела ее убить.
— Тришен, — начал Бенечка и удивился, как глухо и горько звучал его голос. – Каджит скажет, шо братья уже могут не искать твое тело, если только они не любители собирать пазл. Только Отца Ужаса не обманешь. Таки если Тришен уйдет из Братства, дух Ситиса будет являться ей во сне каждую ночь. И если она не сможет его победить – погибнет наяву. Останься, и каджит обещает, шо научит ее, как с ним сражаться.
— Нет, — огрызнулась Тришен. – Лучше уж ваш Ситис, чем лица убитых.
…Мертвецы, улыбающиеся, счастливые, собираются вокруг него. Они водят хоровод, поют песни, смеются, рассказывают забавные истории. Они зовут его, но он всегда замирает в стороне. Тогда они подбегают, хватают его и насильно втягивают в хоровод – круговорот душ, жизни и смерти, правды и кривды, жестокости и милосердия. Он тоже смеется, захлебывается этим смехом, безудержной эйфорией – а потом внезапно обнаруживает призрачное лезвие, насквозь пробившее его тело. И мертвые снова смеются, и веселятся, и радуются смерти своего убийцы…
Каждую ночь один и тот же сон. Бенечка мотнул головой, отгоняя наваждение, и посмотрел Тришен прямо в глаза. В конце концов, это ее выбор.
— Тришен умеет править лошадью?
— Да, — буркнула Тришен, отводя взгляд.
— Хорошо, — отрывисто сказал Бенечка. — Тогда пусть берет лошадь и бежит из отсюда – куда угодно. Во всех городах Скайрима есть агенты Темного Братства, они узнают ее и убьют. Может… нет, — перебил Бенечка сам себя. Если мамаша Двойра ей и поможет, то, вероятно, уготовит ей судьбу ассистента при перегонке скумы или «девочки для утех». Хотя… есть ведь и другой каджитский караван, никак не связанный с контрабандой. – Бенечка слышал, шо какой-то караван собирается обратно в Эльсвейр. Пусть Тришен поспрашивает в городах, вдруг они возьмут ее с собой. И она должна держать язык за зубами – за Темное Братство ни гу-гу. Лучше всего, если она сменит имя.
— Я разберусь, — мрачно ответила Тришен и, поколебавшись, добавила: — Спасибо.
— И… знаешь что, — Бенечка отстегнул ножны с кинжалом от пояса и бросил ей. Данмерка поймала и удивленно уставилась на него. – Можешь это оставить себе. Как говорит его покойная тетка Сима, если будешь полагаться только на магию, даже состариться не успеешь. Только пусть Тришен говорит всем, шо украла, потому шо каджиты с Большой Арнаутской никогда ничего не дают безвозмездно!
Тришен явно хотела швырнуть кинжал обратно, но потом ее взгляд потеплел, она улыбнулась и бережно прижала подарок к себе.
— Спасибо большое, я даже не знаю…
— Ша! Время – деньги. Ну, все, понеслась.
— Но лошадь же ваша…
— Да езжай уже! Шо каджит, лошадь не украдет?!
Тришен благодарно кивнула, прицепила ножны к поясу и залезла в седло – на сей раз без посторонней помощи.
— Н-но! Прощайте!
Кобыла всхрапнула и, повинуясь всаднице, помчалась вперед, рассекая мощной грудью свежий ночной воздух. Тришен попыталась обернуться, но вынуждена была прижаться к животному и вцепиться в уздечку. Кажется, она крикнула что-то еще, но ветер унес ее слова, наверное, к небу, к Ситису… или Азуре?
Бенечка стоял и смотрел девочке вслед. Тришен Редвис… Такая не по-детски сильная и решительная. Сколько ей лет? Пятнадцать? Семнадцать? Готова ли она к предстоящим испытаниям? Сможет ли выдержать, выстоять, пройдет ли жестокую проверку, которую уготовила для нее судьба? Ошибется ли, вернувшись на кривую дорожку, и исправит ли ошибки? Пронесет ли сквозь мрак и несправедливость те доброту, непосредственность и человечность, которые так бережно хранит в сердце?..
Маленькая фигурка на лошади растворилась в темноте, а Бенечка все смотрел и смотрел на залитую мертвым светом дорогу. Впервые за много лет он так остро чувствовал горечь, пустоту, сосущее чувство вины и щемящее одиночество.
Смог ли он выстоять или сломался, пронес ли в душе хоть что-то, кроме равнодушия? Сможет ли исправить свои ошибки или предпочтет пьяное забытье?
Бенечка поправил плащ и побрел вперед. Пора идти, если он хочет добраться хоть до какого-то населенного пункта до рассвета.
— Ша, Бенечка, — сказал он себе, — ассасины с Большой Арнаутской не плачут.