21.10.2017 в 13:56
Пишет Санди Зырянова:Там, куда я ухожу, весна. Пост 3 и последний.URL записи
***Опрокинут день,
Заметен в сугроб.
И летит, как тень
Белых куполов,
Стая снежных слов.
И Раде, и Рэндаллу не раз приходилось карабкаться в горы. Рада призналась, что любит бывать в горах, и даже нарисовала на снегу что-то вроде тапочек с шипами, которые надо надевать на сапоги, чтобы не скользили. У нее такие лежали в тороке, оставшемся у Дарона. Рэндалл горы не особенно любил, но и не боялся: привык, да и как не привыкнуть, если в Скайриме гор куда как побольше, чем равнин? Гористый Предел обоим даже понравился…
Если бы не погода.
С утра распогодилось, выглянуло солнце, и Рада рассчитывала уже после полудня прибыть на ферму Салвиев. Внезапно налетел ледяной ветер, небо словно занавесилось темным густым войлоком. Повалил снег. Рэндалл понадеялся, что ветер утащит снеговые тучи подальше, но нет – снегопад не прекращался, он становился все гуще и гуще, а ветер крепчал, и вскоре вокруг пары одиноких всадников яростно бушевала метель.
Рада вытащила карту, которую дала К’Эйси, прищурилась. Карту сразу же засыпало колючими снежинками, и Рада то и дело смахивала их, вглядываясь в линии.
– Нам через этот перевал? – спросил Рэндалл; он тоже разбирался в картах.
– Ну да. Пустяк вроде бы, но по такой погоде…
Рэндалл безнадежно оглянулся. Мороз усиливался, ветер уже выл и бился о камни, трепал ветви можжевельника, рвал плащи с плеч. Кони недовольно ржали.
– Тут как бы под лавину не попасть, – вздохнула Рада, Рэндалл не расслышал, и ей пришлось буквально прокричать это, чтобы рев ветра не заглушал голоса.
Считается, что в горах всегда можно найти укрытие – пещеру или хотя бы уступ, чтобы спрятаться от ветра. Так пишут в книгах о путешествиях те, кто никогда не выезжал из города. Потому-то Рэндалл и относился к книжной премудрости с недоверием.
На самом деле нет ничего страшнее снежной бури в горах, когда пересушенный воздух ломается в легких, губы и глаза жжет так, что их невозможно даже приоткрыть, от мороза, кажется, вот-вот растрескаются кости, а из-за снегопада не видно вытянутой руки. Камни, стронутые ветром, грохочут, где-то неподалеку слышен шум и треск рухнувшего дерева, и только милостью Талоса и Мары под этим деревом и этими камнями еще не лежит твой труп…
Они все-таки нашли скалу, к которой смогли прислониться и ждать. Идти в метель было трудно, а стоять – невыносимо холодно; Рада безнадежно покопалась в вещах и опустила руки. В который раз Рэндалл пожалел о вещах, увезенных Дароном: в их мешках лежали шкуры волков и саблезубов, которыми можно было бы укрыться самим и укрыть лошадей. Сейчас единственное, что они с Радой смогли, – обняться, согнуться, прижаться друг к другу и к лошадям в жалкой надежде сберечь остатки тепла.
Тяжесть снега, наметенного на плечи и голову, становилась уже очень ощутимой. Интересно, отрешенно подумал Рэндалл, найдут ли наши трупы по весне? А обидно – почти дойти вслед за внезапно загоревшейся через столько лет надеждой и умереть…
В рев ветра вплелся еще один звук. Сперва Рэндалл подумал, что слышит шепот сновидения – из тех, что снятся умирающим от холода. Но хриплый, тяжелый низкий голос повторял что-то снова и снова, очень настойчиво. Рада очнулась и выпрямилась, стряхивая огромную снеговую шапку с капюшона. Рэндалл тоже поднял голову.
Прямо над ними на скале возвышалось… то ли оживший камень, то ли оживший ствол можжевельника? Нет – «это» покрывала чешуя. Проморгавшись, Рэндалл понял, что видит полуразвернутые перепончатые крылья и шипастую башку.
Дракон.
Маленький, всего раза в три или четыре побольше лошади. Совсем не величественный. С дымком из ноздрей.
Не забавно ли – в момент, когда приготовился умирать от холода, оказаться поджаренным на драконьем огне!
– Ри’Рада Довакин, – в который раз повторил дракон.
– Кто здесь зовет меня Довакином? – проговорила Рада онемевшими от холода губами. – А, это ты, малыш!
– Ри’Рада Довакин, я Сорм.
– Привет, Сорм, – Рада нашла силы улыбнуться. – Как лапа?
– Почему ты не убила меня и не поглотила мою душу, Ри’Рада Довакин?
– Так ты же детеныш! Я никогда бы не убила ребенка, хоть и драконьего, – возмутилась Рада, захлебнулась воздухом и закашлялась. – И… я… я ненавижу по… поглощать…
– Ошибаешься. У нас не бывает детенышей. Я небольшого размера, Ри’Рада Довакин, но моих сил хватило бы, чтобы испепелить город, подобный Маркарту.
– Ври больше, – буркнула Рада, отдышавшись. – Маркарт не по зубам и самому Алдуину.
– Теперь ты захочешь убить меня? – продолжал Сорм.
– Прости, не хочу. Я очень устала и замерзла, мне не до сражений. И вообще убивать драконов – это не мое.
Сорм помолчал.
– Ты и твой слуга идете вниз?
– Он мой друг, а не слуга. Да, мы идем на ферму этих… как их…
– Салвиев, – подсказал Рэндалл. Ему, в отличие от Рады, очень хотелось как следует рубануть мечом хвастливого мелкого выскочку – и за «слугу», и за подожженную деревню, и за этот бессмысленный разговор.
Сорм спрыгнул рядом с ними и вытянул шею.
– Закрепите лошадей веревками, – сказал он. – Между шеей и спиной есть место, вы сможете там сесть.
Рэндалл забеспокоился.
– Рада, он же нас заманивает, – зашипел он. – Вот увидишь, он унесет нас в свое логово и сожрет вместе с лошадьми!
– Так от нас хоть кому-то польза будет, – резонно возразила Рада. – А то замерзнем насмерть, и все без толку.
Закоченевшие пальцы не слушались, и от Рэндалла помощи было немного – он только подавал Раде веревки. Та хотя и замерзла не меньше, но боялась, что лошади упадут с дракона, поэтому дула на пальцы – и завязывала крепкие узлы.
– Я научилась вязать узлы у пиратов, – похвасталась она.
Веревки ушли на то, чтобы привязать лошадей, а сами Рада и Рэндалл понадеялись, что сумеют удержаться и так. Сорм взмыл в воздух – и Рэндалл понял, что сглупил.
Так страшно ему не было никогда. Ни в детстве, когда отец сурово наказывал за какую-нибудь шалость. Ни в бою. Ни в сражении с мерзкими драуграми. Ни на тонущем корабле, когда они чудом дотянули до берега. Огромная высота, – и кажется, что ты один на один с воздухом, в котором не удержишься! Да Сорм еще летел не очень ровно, и с каждым взмахом крыла желудок Рэндалла обрывался вниз, а сердце ухало в пятки…
– Вон она! – крикнула Рада. – Двемерский дом, это точно та ферма! И караван!
Действительно, далеко внизу виднелись игрушечные на таким расстоянии здания и повозки. Сорм заложил крутой вираж, так что Рада завизжала, а Рэндалл зажмурился и мысленно простился с жизнью, – и ринулся вниз.
Когда он подлетел к ферме, там царила паника. Люди бегали, суетились, кто-то спасал добро, кто-то изготовился метать копья или стрелять из луков. Сорм расхохотался – он неприкрыто наслаждался произведенным переполохом.
– Ри’Рада Довакин, – торжественно сказал он, оборвав смех, – нарекаю тебя другом. Если понадобится пара крыльев и струя огня – зови.
– Спасибо тебе, Сорм, – тихо сказала Рада.
– Спасибо, – простонал и Рэндалл. У него все еще сосало под ложечкой, а в животе что-то переворачивалось после перелета. Определенно, путешествия по воздуху – не то, о чем Рэндалл мечтал всю жизнь…
– Погоди! – вдруг крикнула Рада. – Сорм, как это – не бывает детенышей? Вы что же, взрослыми рождаетесь? Я думала, вы яйца несете, как змеи!
Сорм повернул голову и снова рассмеялся.
К Рэндаллу и Раде уже бежали люди и каджиты, сильно обеспокоенные и взволнованные: хозяева фермы – видимо, те самые Салвии, и купцы из каравана Алгри.
– Алгри! – Рада приподнялась на цыпочки и замахала руками. – Алгри, старый друг! Ох, даэдра… сапог-то треснул… Алгри, ты что, не узнаешь меня? Это же я, Рада!
– Госпожа Ри’Рада, – ахнул осанистый каджит немного постарше Рады и, не добегая нескольких шагов, склонился в поклоне. – Какая встреча! Мы уж опасались…
– Не дождетесь, – хихикнула Рада. – А тебя, я слышала, можно поздравить? Да, познакомься, это мой друг Рэндалл! И Сорм, он тоже друг, только он уже улетел…
Другие каджиты окружили их и с любопытством разглядывали.
– К’Эйси говорила, что у нее на примете есть надежные воины для охраны каравана, – сказал один из них.
– Так это про нас, – объяснила Рада.
– Нет, нет, вы мои гости, – замахал руками Алгри. – Как я могу вас нанять?
– Как всех – за деньги, – фыркнула Рада. – Или за пару новых сапог для меня.
– Узнаю Ри’Раду, – заметил один из каджитов. – Ты и раньше, почтенная Ри’Рада, умела подружиться даже с троллями. Но дракон – это новая ступень!
– Не преувеличивай, Дж’Арно, – отмахнулась Рада. – С троллями не договоришься, и вот с Изгоями не срослось… Подружиться можно только с тем, кто этого хочет. А я слышала, у вас уже есть охрана, и вы решили еще нанять людей – что так?
– Мы идем в Рифтен, – сказал Дж’Арно, покосившись на Алгри. – На Рифтенском тракте неспокойно.
– Разбойники, дери их хоркеры, – подтвердил Алгри. – Гар Кровопийца – слыхали о таком?
– Слыхали, – сказал Рэндалл. – Мы столкнулись с его людьми в Винтерхолде. Убивали всех без разбору, никого не щадили.
– Потому он и получил свое прозвище. Страшный человек! Говорят, он даже не человек, а полутролль, – заметил Дж’Арно.
– Это-то враки, а вот что кровожаден сверх всякий меры – это точно, – кивнул Алгри. – Алгри своими глазами видел мертвецов с его клеймом, секирой в круге. Вырезал весь караван не задумываясь! У него в банде всякое отребье, сброд… и ведь не задерживается – Гар и со своими людьми ведет себя как Кровопийца, но на одного убитого приходят двое новых.
– Удача притягивает, – произнес Рэндалл. – Так говорил мой старший брат.
– Хороша удача – когда того и гляди убьют! Но нет, каждый на что-то надеется…
«Сволочь этот Гар, – подумал Рэндалл. – Хороший вождь, пусть даже атаман разбойников, должен защищать своих людей, а не бросать их на смерть». Рада хранила мрачное молчание. Рэндалл уже знал этот жестокий огонек, эту неподвижную точку в ее глазах. Похоже, она слышала о проделках Гара Кровопийцы уже даже не в десятый раз.
Впрочем, сев за стол с каджитами-караванщиками, она снова смеялась, шутила и расспрашивала старых знакомых об их делах. Рэндалл тоже втянулся в беседу. Его заставили дважды пересказать, как Рада познакомилась с Сормом, охали и ахали. Самому Рэндаллу очень хотелось уточнить, кто такая Рада и почему она пользуется таким авторитетом среди каджитов. Наконец, он решился:
– Вы уважаете Раду за то, что она Драконорожденная?
Купцы смолкли. Наконец, Дж’Арно, осторожно подбирая слова, произнес:
– Мы узнали об этом только из твоего рассказа, почтенный Рэндалл. Но Рада – из клана Гривы, и для каждого из нас в свое время она сделала что-то хорошее. Разве она не рассказывала тебе, как спасла Алгри, когда нашла его в горах? Фалмеры отпустили его, но стоило выйти из пещеры, как на него напал саблезуб. Ри’Рада принесла его в дом своего отца, вылечила и нашла купца, который обучил его торговому делу. Матери Дж’Арно она помогла основать лавку и убедила друзей покупать у нее товары – а то мы бы умерли от голода. И так со всеми…
– Это правда. Но Ри’Рада мало рассказывает о своих добрых поступках и вообще о себе, – заметил Алгри. – Она даже о своей невесте рассказала только Алгри, и то совсем немного. А потом ушла, никому ничего не сказав, и много лет Алгри ее не видел…
«Так у нее была жена?»
Рэндалл подумал, что понимает. Кольцо, которое так берегла Рада, наверняка подарок покойной супруги. Что покойной – это как пить дать, а то бы они путешествовали вместе. Может, она в Рифтене хочет снова попытать счастья с этой Мьол Львицей?
Наутро они уже выехали в дорогу.
– Мы направляемся в Рифтен, а оттуда – в Эльсвейр, – рассказывал Алгри. – Сделаем крюк, потому что Алгри любит останавливаться в мелких поселениях, там распродается все, что мы везем, без остатка. Это выгодно! Алгри еще хочет заехать в таверну «Красная вода», что на Осенней поляне, – тут каджит хитро подмигнул.
– А что там? – не понял Рэндалл.
– Алгри торгует всем подряд, – весело сказала Рада. – Из Рифтена он повезет в Эльсвейр мед с медоварни клана Черный Вереск, разве нет?
– Не только, но мед – обязательно, – не стал спорить Алгри.
– А в «Красной воде», наверное, варят лучшее пиво, – продолжила Рада.
– Нет! – Алгри заговорщицки понизил голос. – Там какая-то особенная скума. Как раз к весеннему празднику! Ее можно будет продать вдвое дороже нашей, обычной.
– Ты хоть сам ее попробуй, – посоветовала Рада. – А то, может, она особенная потому, что отменная гадость.
– Ну, Алгри не знает… Но человек, который говорил об этой таверне, клялся, что пробовал, и что это просто божественно!
– Человек, который пробовал скуму, уже не принадлежит миру здравого смысла, – заметила Рада. – Веры его словам мало. Однако на наши праздники можно и привезти…
Сапоги для Рады были куплены в ближайшем селении. Она без церемоний ввалилась в лавку сапожника, который панически заверещал: «Каджитам нельзя! С каджитами нельзя! Убирайтесь прочь, ворье, а то стражу позову!», на что Рада поинтересовалась «А может, тебе дракона позвать? Я могу». Почему-то сапожник ей поверил и даже уступил товар почти вдвое дешевле, чем просил вначале. Алгри долго ворчал и злился на «джекосиит», которые считают всех каджитов ворами, а Рада смеялась. Ведь когда крикливый сапожник успокоился, он, не торгуясь, купил у «ворья» множество шкур.
А сапоги оказались отменно стачаны, хотя и без богатой отделки.
Дорога бежала и бежала вперед; ничего особенного не происходило, кроме остановок в каждом селении, торговля шла бойко, Алгри и его каджиты потирали руки, подсчитывая барыши, остальные охранники откровенно скучали, и только Рада и Рэндалл не теряли бдительности. Наконец, путь привел караванщиков на Осеннюю поляну.
Рэндаллу не раз приходилось бывать и в холде Рифт, и в самом Рифтене, но Осеннюю поляну он видел впервые. Глухое место, лес… Какой-то медвежий угол, думал Рэндалл. Где тут можно построить таверну, и кто будет ее посещать?
– Алгри, ты ничего не перепутал?
– Нет, Алгри знает, что это здесь. Вон он, – Алгри указал вперед на какие-то развалины.
– И сколько лет назад тут была таверна?
– Месяц назад была точно, – каджит ухмыльнулся. – Тут же варят скуму, а это, знаешь ли, незаконно, вот они и прячутся. Под тем заброшенным домиком есть большой подвал, не хуже, чем «Серебряная кровь» в Маркарте, и уж там-то тебе разбавленного пива не подадут.
Дж’Арно и еще один купец решили спуститься вниз. Рада и Рэндалл переглянулись.
– Пойду-ка я и пригляжу за ними, – сказала Рада.
– Я с тобой, – вызвался Рэндалл. «Таверна» являлась скорее притоном – и кто знает, сколько ошалевших от скумы людей сгинуло в ней навсегда?
Всякий раз, когда Рэндалл оказывался в подобных местах, они производили на него очень тяжелое впечатление. Встречались ему люди, которые лезли на рожон, нелепо рискуя жизнью, встречались и люди, которые разрушали свою судьбу распутством или пьянством; но в притонах таких было слишком, слишком много – а других не бывало вовсе, и оттого казалось, что весь мир кашляет, глупо хихикая, или ни с того ни с сего бросается в драку, выпучив мертвые, пустые глаза… В притоне «Красная вода» все оказалось еще хуже, потому что в подвал не проникало дневного света. Светильники заливали помещение тусклым, каким-то гнойным сиянием, женщина за стойкой, предлагавшая скуму, и говорила, и двигалась механически, точно двемерская кукла с безмерно усталым застывшим лицом, стоял тошнотворный запах немытых тел, горящей ворвани и отсыревших тряпок. Но трактирщица уверяла, что лучше скумы нет во всем Скайриме.
– А что в ней такого, почтенная? – спросила Рада.
– В нее добавляется особая красная вода, которая придает чудесный, неповторимый вкус, – заверила трактирщица.
Рада откупорила бутылку и принюхалась. Рэндалл тем временем следил за купцами и заодно вполглаза наблюдал за посетителями: безумец, посвятивший жизнь скуме, может взвиться в любой момент. Внезапно лицо одного из пожилых доходяг, надсадно кашлявшего на койке в тесном закутке, показалось ему знакомым. Но мало ли что покажется в полутьме… Рэндалл сосредоточился, припомнил заклинание – помещение резко осветилось.
– Не надо! – взвизгнула трактирщица.
Рэндалл послушно умерил мощь заклинания, но не погасил, и сделал несколько шагов. Доходяга, продолжая кашлять, повернулся на свет, и Рэндалл смог его разглядеть.
– Свидольф, – позвал он, не веря себе. – Свидольф! Старый друг! Ты же был с моим отцом, а потом ушел в дружине Харальда! Свидольф, очнись, это я, Рэндалл!
– Ха… ральд… кхе-кхе…
– Свидольф, опомнись. Скажи, где Харальд? Почему ты здесь?
Свидольфа затрясло от неудержимого кашля. Ему сейчас под пятьдесят, думал Рэндалл, и это точно Свидольф, не узнать его невозможно – у него очень приметное лицо, со шрамом, родинкой и горбинкой на носу, но как же он постарел! Лысый, грязный, истощенный… Он будто самому себе в деды годится! Это все скума, не иначе. С болью смотрел Рэндалл на опустившегося старика, которому его отец когда-то верил, как самому себе…
– Харальд, – Свидольф вдруг застыл, во взгляде его прорезалась какая-то осмысленность. – Харальд. Наш маленький солнечный херсирк, ну как же. Он здесь, в Рифтене, где еще ему быть. Живет и здравствует. Харальд, да… Нас только двое и осталось. За шесть лет все убиты – и те, кто был в его первой дружине, и те, кто прибился к нам позже. Скоро я умру, и он останется один… один… Ха… ральд… кхе…
Свидольф захлебнулся кашлем, корчась на койке. Рада, подойдя, потрясенно смотрела на него. Бывший дружинник надрывался, выплевывая гнойную мокроту, его трясло; вряд ли он замечал, что рядом с ним кто-то есть. Гнилые лохмотья сползли с немытого тела, и Рэндалл заметил на предплечье Свидольфа что-то вроде татуировки.
Рада смотрела на эту татуировку, не замечая больше ничего.
– Кто купит нашу скуму и попробует хоть раз, больше не уйдет отсюда, – разливалась соловьем трактирщица, и Дж’Арно уже поднес бутылку к губам.
– Не пробуй, – вдруг рявкнула Рада, в один прыжок очутившись рядом с каджитами. Дж’Арно удивленно покосился на нее, но бутылку отставил. – Рэндалл, уводи их. Потом объясню.
Рэндалл выпроводил обоих купцов и вернулся за Радой. Она стояла в дверях, явно опасаясь нападения.
– Пойдем?
– Пойдем, – кивнула она и вышла из подвала бочком, держа руку на рукояти меча. Рэндалл обернулся, чтобы взглянуть на Свидольфа. Тот вытянулся на койке и не шевелился, неестественно вывернув шею.
…Потом, уже в дороге, Рада и впрямь объяснила, почему не позволила купить партию скумы:
– Это не просто особый вкус. Хозяева «Красной воды» – вампиры, у них необычная магия, и они добавляют в скуму что-то свое. Меня сильно смутили вопли той тетки, что никто из отведавших их скуму не покидает притон. Значит, это какое-то вампирское обольщение или еще что-то в этом роде. А ну как каджиты, которые попробуют здешнее пойло, потом попрутся сюда, и никак ты их не остановишь?
– Жаль Свидольфа, – сказал Рэндалл. Рада промолчала.
Вечером, уже засыпая, Рэндалл вдруг отчетливо вспомнил татуировку Свидольфа. Секира в круге. Где-то что-то он уже видел или слышал о таком клейме, что-то очень нехорошее. Значит, Свидольф впал в зависимость от скумы и покатился по наклонной. Конечно, Харальд ничего не мог сделать – человек, разок попробовав скумы, почти никогда не может вырваться из ее когтей.
Во всяком случае, Харальд здесь, в Рифтене. Харальд Зазубрина, его брат. Рэндалл ни о чем больше не мог думать. Какой он сейчас? Понятно, что высокий и сильный, рост-то никуда не денется… Чем занимается? Все такой же длинноволосый или остригся? Бородат? Есть ли у него жена? Может быть, Рэндалла обнимет с пяток племянников и племянниц? Раздобыл ли он сапфировое ожерелье для Хедди? И почему не давал о себе знать столько лет?
– Рада, – позвал он, пытаясь отвлечься, – ты случаем не собираешься жениться на Мьол?
– Жениться? Что ты! Мы подружились, но жениться…
– У тебя была невеста. Алгри рассказывал. Ты овдовела?
Рада кивнула.
– Давно?
– Шесть лет назад.
– И с тех пор одна? – Рада снова кивнула. – Понимаю… Женщине труднее найти жену.
– Я и не искала. Моя Этайн – единственная.
– Она бы не хотела, чтобы ты осталась одинокой на всю жизнь, наверное, – предположил Рэндалл.
– Может быть. Но я не хочу другой жены.
– Моя мама тоже не хотела другого мужа после гибели отца, – сказал Рэндалл. – Так что я тебя понимаю… Кто была Этайн? Красивая?
– Нет, – Рада чуть улыбнулась. – Добрая. Она была из меров. Шаманка и целительница. Это она учила меня магии…
– Та, что боялась применять боевые заклинания, чтобы кого-то не ранить? – вспомнил Рэндалл.
– Да. Она вылечила меня, когда мы еще не были знакомы, и она думала, что я враг. Она была самой доброй из всех, кого я знала… А потом ее не стало.
Каджит и данмер, подумал Рэндалл. Точно данмер, раз не красавица. Он представил себе тонкую, смуглую, остроухую эльфийку с «птичьими» косточками и высокими скулами – и рядом уютную пушистую Раду. Должно быть, они составляли прекрасную пару.
– Рада, – вдруг спросил Рэндалл, – ты всегда так напрягаешься, когда при тебе упоминают фалмеров… Это они убили Этайн?
Рада изумленно уставилась на него и медленно-медленно покачала головой.
***И земля не в силах кричать.
На губах ее смерти печать.
Черный пепел вместо дождя
На лице твоем.
Рада пробежала последние шаги. За спиной сиял в лучах утра весенний, нестерпимо прекрасный Вайтран, – чудо, радуга в струях дождя, бесконечное счастье, и Рада обернулась перед входом в пещеру Мерцающего Тумана.
Радуга и счастье оставались за спиной.
Почему-то у Рады сжалось сердце.
Казалось бы – о чем волноваться? Она наконец-то поговорила с родными. Многого им не сказала, понимая, что шаманка из меров не совсем тот человек, которого готовы принять в знатный эльсвейрский клан. Уже то, что Рада собиралась переселиться к Этайн, отнюдь не привело ее родню в восторг. Но у Этайн был свой клан, более того – она как целитель и шаманка возглавляла этот клан и не могла бросить родных без вождя и, главное, медицинской помощи.
– Тебе ведь не обязательно всегда жить со мной, – говорила она. – Мы жители Подземья, а ты – Поверхности, ты зачахнешь без солнца и ветра, заболеешь от сырости и прохлады пещер. Что, если ты будешь немного жить со мной, а немного – с родными?
– Если бы ты на это время переселялась к нам, – предложила как-то Рада.
Этайн попробовала разок выйти из пещеры, но неудачно: стояло вёдро, и ее бледная кожа, никогда не знавшая весеннего солнца, обгорела до волдырей.
– Я попробую еще раз, – уверяла Этайн. – А как думаешь, я не покажусь твоим родным некрасивой?
Этайн и была некрасива, как любой фалмер, и Рада сказала:
– Они примут тебя и полюбят, когда узнают лучше. Для меня-то ты самая прекрасная!
…Сейчас, бросив последний взгляд на утренний Вайтран, Рада с болью вспомнила тот разговор. Отчего ей было так тревожно? Откуда взялся колючий холодный ком в груди? Я просто волнуюсь, что моя семья не примет фалмера, успокоила сама себя Рада.
Холл, в котором больше не появлялось морозных пауков. Мост. Уступ, – Рада давно похоронила скелеты когда-то погибших здесь людей. Озеро и отражение факела Рады в нем.
Вот и поселение фалмеров. Никакого движения… Неужели они еще спят? Странно – у них, конечно, свое счисление времени, но по этому счислению должен быть разгар дня. Откуда эта боль под левыми ребрами, откуда эта тяжелая, неживая тишина, и этот страшный запах разлагающейся плоти, ниточкой тянущийся…
Из поселения.
Рада, размахивая факелом, добежала до ближайшей хижины. Запах стал невыносимым, а потом в неверном свете факела она разглядела густые темные лужи. Кровь.
А за хижиной она увидела трупы.
Младенцы с размозженными черепами, женщины с отрезанными руками – видимо, они пытались остановить убийц магией, мужчины с рублеными ранами на головах и груди… Никто не был убит одним ударом: каждый погибший оказался жестоко искалечен – те, кто расправился с фалмерами, кромсали беззащитные тела, наслаждаясь мучениями жертв. Рада шла в смрадной тишине, заглядывая в те лица, которые хоть как-то уцелели. Выколотые слепые глаза… разбитые головы… отрубленные руки и ноги… Фалмеры лежали вповалку, вперемешку со злокрысами, многих из которых освежевали живьем и бросили умирать. Старуха, прибитая копьем к стене собственного дома, ребенок, висящий на заостренной палке, женщина, разрубленная пополам… Братья Этайн, которых Рада учила ветру-на-песке – рукопашному бою каджитов, – от обоих остались только кучки истерзанной плоти…
– Этайн! – закричала Рада и побежала, оскальзываясь на сырой кровавой глине.
В каждой хижине она находила мертвых изуродованных хозяев. Как будто взбесившиеся драугры закатили здесь жуткое пиршество. И почти в каждой хижине на стене или мебели виднелся один и тот же знак, грубо намалеванный кровью, – секира в круге. Некоторые фалмеры казались спящими, и Рада обрадованно бросалась к ним, но находила только мертвых: стоило перевернуть тело – обнаруживались ужасные раны, уже кишащие червями…
– Этайн!
Отчаянная, сумасшедшая надежда вдруг забрезжила у Рады. Что, если Этайн сумела скрыться? Нет, чепуха, она бы не бросила соплеменников, даже если бы только и смогла, что умереть вместе с ними… Но ее же тут нет, твердила себе Рада. И те, кого я не смогла опознать – Этайн нет среди них, уж ее-то я бы узнала в любом состоянии… Может, она ушла искать грибы и лишайники для своих зелий, когда убивали ее родственников?
Рада не помнила, сколько она провела в подземелье, бродя между хижинами и в окрестностях. Шатаясь, она выбралась наружу и упала на четвереньки у входа в пещеру, тяжело и хрипло дыша.
– Этайн, – простонала Рада.
Будь Этайн каджиткой, у Рады еще оставалась бы надежда, что ее забрали в плен, но кто и когда брал в плен фалмера?
Конь Рады подошел к ней и отвернулся с отвращением: одежда и шерсть пропахли мертвечиной.
– Ну и дурак, – сказала ему Рада и всхлипнула без слез.
В ней что-то сломалось, замерло, застыло. Не было ни боли, ни жалости, ни гнева. Только желание упасть в темноте и одиночестве – и спать, спать, спать, и никогда не просыпаться, и, может быть, увидеть Этайн во сне.
С трудом Рада поднялась на ноги. Подозвала коня. Тот шарахался от нее, но все-таки дался. Рада оперлась об него – сесть в седло она не сумела, обвела взглядом утесы вокруг пещеры…
Что-то виднелось неподалеку на склоне среди камней – что-то, похожее на руку.
– Этайн! – закричала Рада и бросилась бегом туда. Конь заржал и побрел за ней.
Рука, лежавшая в камнях, принадлежала Этайн – ее тонкие, нежные пальчики, так хорошо умевшие снимать боль, только лишенные свадебного кольца – подарка Рады; ее узкое запястье, на котором не было ни любимого браслета Этайн (второй такой же она подарила Раде), ни цепочки-оберега. Кожа уже отслоилась, ногти почернели. А выше локтя не было ничего. Выше локтя руку оторвали, именно оторвали, и оставалось лишь содрогнуться при мысли о чудовищной и безжалостной силе того, кто это сделал.
– Эта-а-а-айн!
Рада шатнулась, оперлась о валун, взглянула вниз…
Там, внизу, была Этайн.
…Потом она не могла вспомнить, что было дальше. Кто-то складывал для Этайн погребальный костер. Наверное, сама Рада, потому что больше некому: она пришла к пещере в одиночку. Кто-то выл над остывающими углями…
Наверное, сама Рада.
Кто-то спрашивал, зачем ей жить без Этайн…
Но, придя в себя, Рада выехала из Вайтрана, не имея ни гроша за душой – ничего, кроме меча у пояса и нарисованной кровью секиры в памяти.
Теперь она знала – зачем.
***Неужели я подожгу свой дом,
Сад, который с таким трудом
Рос на склоне заснеженных гор
Я растопчу, как трусливый вор?
– Я навещу Мьол Львицу, – сказала Рада. – А ты?
– Ну, мы с ней даже не познакомились, это вы в одночасье стали подругами – не разлей вода, – усмехнулся Рэндалл. – Я отправлюсь искать Харальда. Может, он и не Зазубрина, как ты говорила, – Рада действительно сказала, что Харальд мог взять другое прозвище, – однако его трудно не заметить.
– Думаю, ты прав, – кивнула Рада. – А я бы все-таки подождала, что скажет К’Эйси. У Темного Братства свои возможности, так что она скорее найдет Харальда, чем ты.
– А если искать вдвоем, то точно быстрее найдем, – заметил Рэндалл.
С утра они прибыли в Рифтен. Алгри остановился в дорогой таверне и умолял Раду и Рэндалла присоединиться к нему. В конце концов те согласились, но с условием, что частично оплатят проживание и еду. И теперь, пока Алгри и его купцы решали свои торговые вопросы, Рада и Рэндалл принялись за собственные дела.
Рифтен отстоял от Маркарта очень далеко, Алгри не особо торопился, предпочитая остановки в каждом селении, поэтому, пока они добирались сюда, снег полностью сошел. Свежая трава веселила взгляд, ранние цветы пестрели в ней, и над ними вовсю хлопотали молодые пчелы, а сверху лили сладкий аромат цветущие клены. Рэндалл бывал в Рифтене, но давно, и с любопытством разглядывал старые деревянные домики, крепостные стены, отражающиеся в огромном озере, выселки – больше нигде он такого не видел, обычно жители Скайрима предпочитали строиться внутри городских стен, лотки, с которых шла бойкая торговля. Особенно охотно покупали в Рифтене мед и рыбу; разносчики предлагали пироги и охлажденные медовые напитки. Рэндалл прислушался к разговорам: многие жаловались, что по Большому каналу приходит все меньше торговых судов из-за войны имперцев и Братьев Бури. Жаловались и на оживившихся в последнее время разбойников – как всякий раз в смутное время, нынешние потрясения взбаламутили всю злобную шушеру. Однако непохоже было, чтобы рифтенцы бедствовали. Над городом царила старинная крепость – спросив, Рэндалл узнал, что она называется Миствейл.
Когда они входили в город, стража потребовала с них какой-то «налог посетителя». Алгри начал убеждать их не брать этот налог, без особого успеха, но тут подключилась Рада. Ей удалось снизить «налог» едва ли не втрое. Потом Алгри рассказал, что никакого налога посетителя не предусмотрено – просто в Рифтене, помимо ярла, очень влиятельны Гильдия воров и какая-то Крысиная Нора, местные преступники. Они-то и занимаются вымогательством, от которого очень трудно спастись, и только с помощью Рады Алгри сумел как-то отговориться.
Для Рэндалла это не было в новинку – он слыхал и о Гильдии воров, и о семействе Черный Вереск, которые указывают самому ярлу, но сталкивался с их делишками впервые. Однако это не слишком его интересовало. Рэндалл расспрашивал о брате.
– Скажи, добрый человек, ты не встречал моего брата Харальда? Он очень высок, широкоплеч, и у него светлые воло… О, это ты, почтенный М’Айк, – внезапно перебил он сам себя, заметив, к кому пристал с очередными расспросами, и спешился, ведя коня в поводу. – Как ты здесь очутился так быстро?
Как ни долго ехал их караван, но М’Айк-то шел пешком…
Бродячий каджит-философ пожал плечами.
– М’Айк может быстро путешествовать. Некоторые лентяи ездят в повозках, а для М’Айка что в повозке, что пешком – одно и то же.
– Так я про Харальда, – Рэндалл подумал, что заядлый путешественник М’Айк вполне мог с ним встречаться. – Он очень высок, силен и красив. Белокурый воин…
– Для М’Айка не важно, красив ты или умен, – заметил М’Айк. – Важно, что ты делаешь, – и он скосил проницательный взгляд на Рэндалла.
Привычка М’Айка говорить какими-то полунамеками и при первой встрече вызвала у Рэндалла глухое раздражение, а сейчас совсем рассердила.
– И что же он делает? – взвинченно спросил он. – Можно подумать, ты об этом что-то знаешь!
М’Айк горделиво выпрямился.
– М’Айк знает много, только говорит мало, – сказал он и отвернулся. – М’Айк закончил беседу. Поговори с кем-нибудь еще.
Рэндалл не нашелся что на это ответить, а когда спохватился и окликнул, М’Айк был уже далеко и не обернулся.
– Противный дядька, – проворчал Рэндалл. – Что это он намекал на дела Харальда?
В конце улицы стоял дом побогаче. Рифтенцы не очень-то следили за красотой своих жилищ, поэтому их строения выглядели старыми и скромными. Не то дом, на который обратил внимание Рэндалл: большой, весь изукрашенный. Смотрелся он, пожалуй, кричаще, зато сразу было ясно, что хозяева из богачей и вообще не лыком шиты. Рэндалл приблизился к дому, и вдруг двери отворились, и из них вышел человек.
Он был огромного роста. Широченные плечи едва протискивались в дверной проем, толстое красное лицо обрамляла всклокоченная бородища, а один глаз прикрывала повязка. Рубаха пестрела пятнами жира и ягод, будто хозяин вовсе не дорожил вещью из тонкого полотна и с затейливой вышивкой. Полысевшая голова тускло блестела, лишь на затылке и висках сохранились жидкие сальные волосы – когда-то белокурые, цвета солнечных лучей, небрежно заплетенные в косицы над скулами. На запястье у человека блестел браслет, показавшийся Рэндаллу где-то виденным, а пальцы были унизаны кольцами. Могучие мышцы перекатывались под тканью, – изрядно заплывшие жирком, но ничуть не ослабевшие, и большой живот не мешал богатырю легко и очень быстро двигаться, только добавлял опасного веса в схватке. С первого взгляда Рэндалл опознал в этом человеке прирожденного воина.
А еще он узнал Харальда Зазубрину.
Узнал – и застыл, не веря глазам. Не веря – и веря, и с любовью впитывая знакомый резкий поворот головы, знакомые косицы, знакомый взгляд чуть сверху вниз – а каким еще он может быть при таком росте, и все приметы возраста казались Рэндаллу прекрасными. Возмужал! Раздобрел. Стал еще сильнее. Эх, жаль его чудесных волос… зато какова борода!
– Харальд, – тихо позвал Рэндалл. – Харальд, ты не узнаешь меня?
– Что?
В один миг Харальд очутился вплотную к нему, и короткий меч уперся в горло.
– Кто ты такой, ты, гребаный нетч?
– Харальд, что ты? Это же я, твой брат, Рэндалл! Вспомни, как ты собирался стать херсирком и основать город в Атморе. Вспомни Хедди и маму, Харальд…
– Рэндалл, – Харальд с удивлением опустил меч и покрутил головой, словно не веря своим ушам. – Надо же. Рэндалл, братишка! Вот уж кого не ожидал увидеть! Э-эх, чтоб меня грязекраб за яйца ухватил, это же мой братишка!
И Харальд неожиданно подхватил Рэндалла и подбросил в воздух, как в детстве!
– А какого нетча тебе тут надо, а? – вдруг подозрительно спросил он.
Рэндалл обнял его, снова чувствуя себя мальчишкой. Вот-вот они присядут на старом отполированном их штанами бревне за домом, и Харальд начнет: «Однажды в далекой-далекой стране…»
– Мы сопровождали караван купцов, – сказал он. – И, знаешь, я искал тебя. Мама все плакала, скучала по тебе, и Хедди все уши прожужжала о ее старшем братце…
– А, – без особого воодушевления отозвался Харальд. – Ну пойдем, расскажешь мне, что да как… Стоп, я же видел тебя с этими караванщиками. Связался с драными котами…
– Да будет тебе, они честные торговцы, – возразил Рэндалл, смеясь.
В доме Харальд мигом разлил вино по кубкам. Жилье у него представляло собой причудливое собрание всего, что попалось под руку: чеканные кубки на столе, давным-давно не мытые, зато посеребренные; ценное, инкрустированное золотом или просто редкое оружие на стенах, затоптанный, но дорогой ковер на полу. На столе громоздились объедки. «Не женат», – решил про себя Рэндалл. Эх, жаль, что Рада… уж она бы приучила Харальда к порядку. Рэндалл представил себе брата рядом со статной черной каджиткой – какая была бы пара!
На шкафу виднелась каменная чаша, и Рэндалл вздрогнул.
Конечно, это была вовсе не та чаша из сказок Харальда, в которую собирали кровь праведника. Но воспоминание оказалось острым и сладостно-болезненным. Только сейчас Рэндалл понял, как дороги ему деньки детства, проведенные с Харальдом…
– Жри, тут все можно брать смело – ничего не отравлено, – хохотнул Харальд, вгрызаясь в свиной окорок, а потом смачно облизывая пальцы.
Хоть он и велел, чтобы Рэндалл рассказывал о своей жизни, но Рэндаллу больше хотелось расспросить его. Харальд скучнел от его вопросов. «Да как все… Ну сколотил я дружину, мы то нанимались, как ты, охранниками, то воевали… А какая разница, за кого? И за Империю подраться успели, и за Братьев Бури…» Видимо, политика не слишком его занимала.
– А потом я понял, что, наемничая, много не наживешь, – заявил Харальд, принимаясь за очередной кусок мяса. – Ну ты, это, чем занимался-то?
Рэндалл начал рассказывать о путешествиях с караванами, и скоро Харальд перебил.
– Вот у меня приключения так приключения, – гордо сказал он и оглушительно рыгнул. Мать всегда ругала его за такие штучки, и Рэндалл засмеялся вместе с ним – еще одному детскому воспоминанию. – Ух, мы и повеселились с братками! Головы – в одну сторону! Руки – в другую! Чего их в живых-то оставлять, это ж враги, верно?
– А мы недавно победили дес… то есть двадцать Изгоев, – похвастался и Рэндалл. – С ворожеей! Как перерезали их всех!
То, что Изгоев насчитывалось все-таки десять, и что они с Радой убили не больше троих, включая ворожею, говорить было не обязательно. Воинская похвальба – сродни рыбацкой, и цена ей такая же.
– А та каджиточка, черненькая, что с тобой, – Харальд прищурился со значением.
– Это Рада, – сказал Рэндалл и почему-то покраснел.
– Ага, Рада, значит, – хмыкнул Харальд. – Поделишься? Я уж предвкушаю, как мы с тобой ее разложим…
– Э, погоди, – остановил его Рэндалл. – Не надо о ней так. Рада мой друг, и она хорошая девушка, настоящий товарищ…
– Товарищ, да? Ну-ну, – фыркнул Харальд.
– И если ты ей предложишь такое, она тебе живо зубы пересчитает.
– А кто ее спрашивать будет? – удивился Харальд.
Рэндалл стал было возражать, но Харальд его уже не слушал. Он увлеченно говорил о каких-то купцах, каких-то головах, каких-то позолоченных кафтанах и обозах. Что-то в его путаных рассказах показалось Рэндаллу странным, непохожим на обычный треп наемников и охранников. «Кто же он теперь, мой брат?»
– Это оружие, – Рэндалл указал на развешанные по стенам мечи, алебарды и кинжалы. – Ты с ним упражняешься, да?
– Чего? – Харальд снова хохотнул, точно над несмышленышем. – Очень надо! Это раньше я кого-то боялся. А теперь я, знаешь ли, заговоренный. Все мои дружки, кроме старого Свидольфа, уже болтаются в Совнгарде. А я живой и никого не боюсь!
– Свидольф умер, – сказал Рэндалл. – Я видел его перед смертью. Это он сказал мне, где тебя искать.
– Чего? Туда ему и дорога, раз он такое трепло, – заявил Харальд. И опять что-то неприятно царапнуло Рэндалла. Пусть Свидольф и превратился в жалкого, опустившегося пьяницу, но говорить так о старом боевом побратиме…
– Ну, он же только мне сказал. А как это – заговоренный?
Харальд помолчал.
– Ладно, братишка, – произнес он, – тебе, так и быть, скажу. Но никому ни гу-гу, понял? А то у меня с трепачами разговор короткий, не посмотрю, что ты мой брат. Я тут одного некромантишку нашел. И он придумал, как сделать зелье, от которого самая мощная магическая защита. Никому не одолеть, ни колдуну, ни воину! Велел только кровь фалмера раздобыть…
Рэндалл не удивился. Мертвая кровь высоко ценилась черными магами, и нередко свежие могилы на кладбищах оказывались разрытыми – не самими магами, так их заказчиками или просто гробокопателями, надеявшимися выгодно сбыть собранную кровь.
– А где ты мертвого фалмера нашел?
– А на хрена он мне нужен? – Харальд грубо захохотал. – Мертвого! Ну ты ляпнул, как пернул! Мертвого всегда можно сделать из живого! А мне еще кровь девственницы нужна была, прикинь? Так я нашел одну. Прове-ерил… Как вспомню, так вздрогну, – помрачнев, добавил он, – эта гребаная сучка выжгла мне глаз, когда я раскроил черепушку одному из фалмерских пащенков. А как она визжала, когда я ей руку оторвал! Дергалась, насилу удержал ее, чтобы кровь собрать…
Рэндалла замутило.
Фалмеры вызывали у него стойкое отвращение. Но одно дело – убить существо, которое атакует тебя с луком или мечом, а другое – та жестокая расправа, о которой говорил Харальд.
– Если б я знал, что ты меня найдешь, я б этого урода в живых оставил, чтобы он и тебе такую защиту сварганил, – добавил Харальд.
– Какого урода?
– Да некроманта же! А то я его поторопился пристукнуть, пока он всем подряд такую защиту не наделал. Оно когда у меня защита, то хорошо, а когда у всех – скучища: на кой мне враги, которых нельзя убить? Вот-то он зенки выпучил, думал, раз он мне услуги оказывает, я его пощажу, – и Харальд снова расхохотался. – Говорю ж, никого из старых дружков уже нет в живых, все кормят червяков. Ну ничего, я тут столковался с одним редгардом, скоро у меня будут другие парни – из металла, ха-ха. Привезет этих красавцев, возьмет для меня инструкцию у чароплета из Маркарта, который на всяких железках собаку съел – и уж тогда-то мы заживем! Кстати, что-то этот старый хрыч долгонько не едет, у меня уже кончается терпение. Как бы я его не пришиб, когда явится!
Рэндалл опустил голову.
Ему казалось, что он находится в дурном сне и никак не может проснуться. Человек, хохотавший с ним за столом, не мог быть его братом. Его солнечным мальчиком, его будущим ярлом Атморы, собиравшимся подарить сестре сапфировое ожерелье, а подданным – счастье. Рэндалл уже понимал, что Харальд никакой не ярл, и не тан, потому что тан Рифтена – Мьол Львица, и не херсирк, или давно перестал быть им. И в Атмору он плыть и не думал. Но как он мог так измениться? Скума, думал Рэндалл. Ну конечно.
Скума вместо жены и детей. А вместо города, основанного в вечнозеленой Атморе, и волшебной чаши – битком набитый дорогими грязными вещами дом, выстроенный на неправедно нажитые деньги. Рэндалл уже не сомневался, что Харальд – попросту разбойник с большой дороги, и его рассказы об убитых купцах, о караванах, в которых он не оставлял никого в живых, – вовсе не похвальба, а чистейшая правда.
Верить в это не хотелось.
Хотелось верить, что Харальд хотя бы подвизается в Гильдии воров… и не получалось.
Рэндалл поднялся и вышел на воздух. Ему надо было уложить в голове все, что он только что услышал и увидел. С улицы доносились женские голоса.
– Ты точно идешь с добром? – подозрительно спрашивал один. – А то он вырежет всю мою семью, он такой, знаешь!
– Не вырежет, – уверенно отвечал второй, и Рэндалл узнал голос Рады.
Она шла рядом с конем с одной стороны и какой-то женщиной – с другой, держа меч обнаженным и готовым к атаке, и выражение ее лица встревожило Рэндалла. Он видел Раду настолько сосредоточенной лишь однажды – когда она убивала разбойников в Винтерхолде. Но что случилось на этот раз?
Харальд вышел из дома, привычным жестом зажав в руке меч, сыто икнул, прицелился и швырнул бутылку в женщину возле Рады. Не попал, но бутылка, упав, разбилась, и стекла вонзились женщине в ноги, та взвизгнула.
– Рада, – заговорил Рэндалл и запнулся. Говорить не хотелось. Он припомнил, как отзывался Харальд о Раде и что он рассказывал о своей жизни. И что теперь? «Привет, Рада, это мой брат, бандит и убийца, он наговорил кучу гадостей на твой счет?»
Для начала надо бы самому научиться с этим жить…
Рада направила клинок на Харальда, не обратив внимания на Рэндалла.
– Что это? – спросила она, указывая острием на его запястье.
– Это? Мои побрякушки, – ответил Харальд. – Станут твоими, если будешь хорошей девочкой.
– Это не твое, – спокойно сказала Рада. Теперь Рэндалл видел, что на ней точно такой же браслет, как и на Харальде – то-то украшение показалось знакомым. – Это браслет моей невесты. Парный, второй она подарила мне. А это женское свадебное кольцо, которое передавалось в нашей семье от матери к дочери, я подарила его своей невесте.
– Было ваше – стало наше, – перебил Харальд. – Э, какая невеста, что ты несешь? Я снял это с фалмерши, уродливой, как все вонючие драугры, вместе взятые!
– Ну-ну, Рада, – предостерегающе сказал Рэндалл. – Фалмеры, сама знаешь, нападают первыми…
– Я же тебе говорила, – тихим, бесцветным голосом произнесла Рада. – Этайн никогда и никому не причиняла зла. Я сказала ее родичам, что люди с Поверхности не злы, и с ними можно подружиться. А потом пришли эти, – меч снова указал на Харальда, – и истребили их. Ты спрашивал, как умерла моя невеста. Ее убил этот человек – преступник и негодяй Гар Кровопийца, а его дружки вырезали весь ее клан. Кто нападал на них? Младенцы? Старики? Моя Этайн? У них даже не было ничего ценного – эти разбойники просто развлекались, убивая беззащитных жертв…
– Ого, «беззащитных», – перебил Харальд. – Эта гадина мне глаз выбила!
Рада подняла на него взгляд и промолчала.
И тогда Рэндалл понял, что время сомнений для Рады закончилось. И еще понял, что она не даст Харальду поединка.
Наверное, следовало предупредить Харальда, что Рада обучалась в Коллегии магов и хорошо владеет магией разрушения. И что она владеет Криком.
Следовало бы предупредить и Раду, что у Харальда мощная магическая защита… Впрочем, Рада почувствовала это и без Рэндалла.
Заклинание, что она сплела, Рэндаллу было не знакомо – странная, очень древняя магия, которой она ударила в Харальда. Тот сперва рассмеялся, но смех сразу же стих, и, зверея на глазах, Харальд бросился наперерез Раде, размахивая клинком.
– Кри Лун Аус! – выкрикнула Рада, перевела дыхание и снова стряхнула в Харальда с руки причудливое заклинание.
Фалмерское, догадался Рэндалл. Еще и соединенное с Ту’умом… Защита, замешанная на крови фалмера, спасала от всех известных видов колдовства – кроме магии самих фалмеров, и пусть Этайн, обучавшая Раду, не могла пользоваться силой разрушения, зато сумела Рада. Рэндаллу показалось, что он видит призрачный лиловатый панцирь, который стремительно разваливается на части под атаками Рады.
Теперь они были в равных условиях. Почти в равных – потому что мало кто мог устоять против громадного Харальда. Но Рада недаром постоянно упражнялась со всеми видами оружия!
От первого удара меча она увернулась, второй – парировала клинком. А третий… пропустила, разворачиваясь, и одновременно ударила мечом и ногой. Ветер-на-песке, понял Рэндалл. Драгоценное достояние каджитов – их рукопашный бой, ловко соединенный с нордским классическим фехтованием.
Клинок вспорол ребра и брюшину до самого паха так, что вывалились кишки, Харальд взревел, а Рада рубанула его еще раз – теперь вскрывая грудь с другой стороны. И еще…
Что-то тягостное было в этом бое, как будто Рада, запомнив, что сотворили с Этайн, во что бы то ни стало хотела сделать то же самое с Харальдом, ее убийцей – и методично, с холодным ожесточением делала. Ноги Харальда подломились; падая на колени, он еще раз попытался отбить атаку Рады, но она снова ударила его ногой, свалила на землю и резким движением отрубила руку с браслетом и кольцом. Потом наклонилась и сдернула и то, и другое.
Остальные украшения ее не интересовали – Рада возвращала свое.
Харальд был еще жив, когда Рэндалл подбежал к нему, но спасти его уже никто бы не взялся.
– Однажды в далеких-далеких землях, – тихо проговорил Рэндалл, наклонившись к брату, – каджитская принцесса полюбила фалмерскую шаманку… Это она убила Свидольфа, Харальд. И остальных твоих товарищей. А теперь добралась и до тебя. Убивая, надо помнить, что за каждого мертвеца найдется кому отомстить…
– Я… я убивал… всех… чтобы не мстили… проклятая гадина, тварь… откуда я знал, что они стакнулись… прокля…
Изо рта Харальда потекла кровь, и голова его бессильно свесилась набок.
Рэндалл стоял над ним, не зная, что делать дальше.
Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы ничего этого не происходило. Чтобы Харальд оказался добродушным толстым лавочником с кучей детей и непременным сладким рулетом для гостей, и его женушка постелила бы Раде и Рэндаллу вышитые простыни, пока братья вспоминают детские мечты об Атморе… Или хотя бы – чтобы Рада отомстила за невесту до их знакомства. Пусть бы даже она и призналась – так и так, твой брат был моим кровником. Рэндалл бы понял. Намечтал бы себе отважных честных воителей в далекой-далекой земле, чтобы им то улыбалось переменчивое воинское счастье, то отворачивалось. А коли сама судьба выбирает победителя, что толку мстить?
Он сорвал травинку, прикусил. Травинка оказалась полынью – во рту разлилась нестерпимая горечь.
Я полынь-трава – горечь на губах …
Рада стояла перед ним и смотрела в землю.
– Теперь ты мой кровник, – сказала она. – Я догадалась еще с Маркарта. Описание уж очень похожее. Надеялась, что Гар не твой брат, мало ли высоких и светловолосых нордов… Но я должна была отомстить, понимаешь, Рэндалл? Я все эти шесть лет со дня смерти Этайн жила только ради отмщения. Если бы ты их видел… дети, женщины, Этайн… что сотворили с ними эти… – она брезгливо тронула тело Харальда носком сапога. – Мои дела закончены. Больше у меня нет ничего, ради чего стоило бы жить. Если ты захочешь взять мою жизнь как виру за жизнь брата – я не стану сопротивляться.
Солнечный мальчик оказался кровожадным убийцей.
Волшебная чаша – просто чашей с кровью, использованной так, как только и можно использовать мертвую кровь, пусть и праведника: для черного ведовства.
Теплая подруга – живым мечом, существовавшим во имя мести.
Горечь на губах.
Горечь на словах…
– Уходи, – сказал Рэндалл, с трудом выталкивая голос из глотки. – Уходи, прошу! – почти выкрикнул он. В глазах отчаянно резало.
Рада опустила голову и отвернулась. Рэндалл сквозь что-то соленое, застилавшее взгляд, видел, как она седлает коня, как горбится в седле, потерянная и молчаливая – горькая былинка в бесконечной степи одиночества.
Ветром окружен тонкий стебелек – переломлен он...
– Так ты не будешь ей мстить? – спросила, подходя, Мьол Львица. – Это хорошо, а то мне в Рифтене беспорядки не нужны. И что она его убила – тоже хорошо. Он, знаешь ли, изводил весь город, прямо запугал всех, включая самого ярла…
– Нет, не буду. Рада – мой друг, несмотря ни на что, – сказал Рэндалл. Мьол Львица понимающе кивнула, но Рэндалл все-таки повторил: – Мой единственный друг.
Он еще немного постоял, наконец, решился, подхватил заплечный мешок и вскочил на коня, пришпорив его.
Вокруг стояла весна: она гремела и щебетала, она цвела и зеленела, и ее отсвет ложился на лица рифтенских жителей, на деревянные, серые от времени дома, на копыта коней, на ножны, в которых прятались клинки, на лужу крови, в которой умирал Харальд. И Рэндалл уходил из Рифтена и из мертвого прошлого вслед за Радой – туда, где жила весна без привкуса крови.
URL записи